Весной сорок второго на улицах Ленинграда появилась невероятная компания — высокий, красивый и бледно-прозрачный мужчина, в сопровождении двух тощих и веселых… собачек. Пережить «голодную, лютую, темную зиму» уже было чудом: для людей страшнее и мучительнее бомбежек оказался «наш хлебный суточный паек».
«Мама выпаривала клей из стульев, варила кожаные ремни, мы все сосали опилки. Вспомнить страшно и забыть нельзя», — говорила наша тетя Валя.
Иван Иванович Наркевич, потомственный цирковой артист, по инвалидности невостребованный в солдатский строй, сам себе определил место на войне — помогать детям жить. И, наверное, поэтому следующим чудом, ниспосланным свыше, было то, что уцелели его четвероногие помощники и друзья.
Как удалось сохранить животных, какие бабки ворожили Ивану Ивановичу и какие ангелы молились — одному Богу известно. Правда лишь одна — блокадная пайка Наркевича делилась между всеми поровну.
Как ожидали его маленькие ленинградцы! Как расцветали бледные личики при виде настоящих собачек! В эти часы дети забывали о хлебе, о бабушке, которую «увезли на саночках», а «когда бомбежка — страшно», — они беззаботно играли.
— Я хочу ее погладить, можно? — тянется худенькая ручка к собаке.
— Ой, какая умница, на задних лапках стоит…
— А вы к нам, дядя Ваня, еще придете?
Но проклятая война напоминала о себе недетскими вопросами.
— А кушать собачки часто просят? Наша Муся все время есть хочет. Кричит и кричит, глупая, — жаловался на сестренку восьмилетний Витя.
— Слушайте, слушайте! Они рычат, они лают! — Девочка Валя, забыла, когда живую зверушку видела.
Обход всех известных ему и уцелевших очагов, детских садов и школ Иван Иванович начал с апреля 42-го. За 800 дней ни разу не обманул, не задержался к обещанному часу. Счастье под обстрелами и бомбежками призрачно, а радость мимолетна, и поэтому полуживой от голода Наркевич поднимался, тормошил свой зверинец и шел к детям, ведомый заповедью: «Благослови детей и зверей»…
Когда закончилась война… да нет, пожалуй, раньше, — после прорыва блокады, о Наркевиче говорили и писали много. Ленинградские газеты обозначили его подвиг как «незаметное гражданское мужество». Потом вспоминали о нем все реже и реже, а к восьмидесятым и вовсе забыли.
Англия и Америка, Франция объявили бы такого человека национальным достоянием, у нас же заслуги Наркевича в перед Отечеством оцениваются государством в 26 рублей — такова была пенсия Ивана Ивановича в восемьдесят девятом, накануне 45-летия Победы. Из оной суммы ухитрялся Наркевич уплатить ежегодный налог на собак в сумме 65 рублей.
Жизни без собак Иван Иванович не представлял себе вовсе. И потому от дома призрения отказался, хотя и шел ему девятый десяток.
Мир не без добрых людей: достойно и с любовью ухаживали за Наркевичем в последние годы студентки ленинградского педагогического училища № 5.
***
Несколько лет назад в городе на Неве торжественно открылся памятник птичке Чижику-пыжику, что «на Фонтанке водку пил».
Что ж… Будь я скульптором, то подарила бы городу иной памятник — Ивану Наркевичу с четвероногими артистами и ленинградским детям — детям, многие из которых не дожили до января сорок четвертого.
Светлана Гладыш КРЕЩЁНЫЕ БЛОКАДОЙ, Московский литератор, Номер 03, февраль, 2007 г.